NeWestMuseum
Musée d’art moderne occidental

Будущий художник родился в семье инженера-конструктора Джорджа Вашингтона Уистлера и Анны Матильды Макнейл. В 1842 году Уистлер-старший как военный инженер был приглашен Николаем I в Россию на строительство железной дороги Петербург — Москва. Спустя год к нему присоединилась семья. В Санкт-Петербурге Джеймс посещал уроки рисования в Императорской Академии художеств. Президент Шотландской академии художеств Уильям Аллан, прибывший тогда в Петербург для работы над картиной, посвященной жизни Петра I, заметил у мальчика особенный талант.
В 1847 году мать Джеймса, опасаясь начавшейся эпидемии холеры, была вынуждена уехать с детьми к родственникам в Лондон. Оставшийся в Петербурге Уистлер-старший скончался от болезни в 1849 году, и семье пришлось вернуться в США. Благодаря хлопотам матери и известности отца молодого Уистлера приняли в Военную академию в Вест-Поинте, однако через три года он был исключен за неуспеваемость по основным предметам и дерзость. Уистлер вообще отличался неуравновешенным поведением и перепадами настроения, но рисование, казалось, всецело его поглощало. Перебиваясь случайными подработками, он некоторое время служил картографом в Береговой охране США, но затем нашел это занятие весьма скучным, о чем свидетельствовали его рисунки русалок и морских чудовищ на полях карт.
В 1855 году, окончательно решив посвятить себя искусству, Уистлер отправился в Париж. Он брал уроки живописи у Шарля Глейра, копировал полотна старых мастеров в Лувре. Уистлера особенно привлекали произведения Рембрандта и Веласкеса: его первый автопортрет («Портрет Уистлера в шляпе», 1858) своим темным колоритом во многом обязан работам голландского мастера. В Лувре Уистлер познакомился с Анри Фантен-Латуром, Эдуардом Мане и Гюставом Курбе, произведениям которого он некоторое время подражал.

Одна из первых представленных публике работ художника («У рояля», 1859) была воспринята неоднозначно: Салон отверг картину, зато представленная в Королевской академии в Лондоне, она снискала похвалу критиков. Уистлер, хотя и запечатлел на ней своих родственниц, но основное внимание сосредоточил на отношениях тонов, на переходах от черного к белому.
Проведя год в Лондоне, Уистлер вновь ненадолго вернулся в Париж. Его знаменитая картина «Симфония в белом № 1. Девушка в белом» (1862) была отвергнута жюри Салона и перешла в экспозицию Салона отверженных 1863 года, где наряду с «Завтраком на траве» Мане обрела скандальную известность.
Ведя в Париже богемную жизнь, изображая из себя аристократа, эпатируя публику экстравагантными нарядами, Уистлер познакомился с литераторами и художественными критиками Шарлем Бодлером и Теофилем Готье. Возможно, общение с парижскими интеллектуалами навело его на мысль о том, что закон гармонии един для всех видов искусства. Он стал искать перекличек своей живописи с музыкой, называл свои работы аранжировками, ноктюрнами и симфониями, настаивал на своей позиции: «Прежде всего мы должны помнить, что аранжировка красок и тонов в искусстве аналогична композиции в музыке и совершенно независима от изображения фактов».
Неприученная к подобному восприятию критика продолжала усматривать в произведениях Уистлера скрытую символику. Так, например, «Девушку в белом» она посчитала аллегорией непорочности, тогда как действительным содержанием картины были тонкие тональные отношения. В подобной же оптике следовало рассматривать и такие картины художника, как «Гармония в зеленом и розовом. Музыкальная комната» (1861), «Аранжировка в сером и черном № 1. Портрет матери» (1871), а также пейзажи, исполненные после поездки в Чили («Ноктюрн в синем и зеленом»,1871; «Ноктюрн в голубом и золотом: Старый мост Баттерси»,1872).
Как и многие продвинутые художники того времени, Уистлер интересовался культурой Востока. Его увлеченность китайским и японским искусством проявилась в полной мере в оформлении интерьера «Павлиньей комнаты» (получившей название по украшавшим ее панно с павлинами), располагавшейся в доме Фредерика Лэйленда. В 1877 году британский магнат пригласил Уистлера доработать и «добавить штрихи» к незавершенной столовой, где располагалась коллекция китайского фарфора. Посчитав, что антикварные кожаные обои, привезенные в Англию еще Екатериной Арагонской и обошедшиеся Лэйленду в немалую сумму, плохо сочетаются с его собственной картиной «Принцесса из Фарфоровой страны», созданной специально для этой комнаты, Уистлер их попросту перекрасил. Эта «Гармония в голубом и золоте» (другое название интерьера) привела заказчика в ярость, однако она стала наиболее рафинированным выражением «японизма» в британской культуре и настоящим шедевром интерьерного и декоративного искусства, предвосхитив искания стиля модерн.
Новаторство Уистлера вызывало раздражение не только у состоятельных невежд, но и у весьма почтенных художественных критиков. Так в ответ на оскорбительное заявление тогдашнего арбитра вкуса Джона Рескина (по поводу картины «Ноктюрн в черном и золотом. Падающая ракета» тот высказался: «...художник брызнул краской из горшка в лицо публике...») Уистлер подал на него в суд. И, на удивление, выиграл процесс, отстояв свое профессиональное достоинство. Однако оплата судебных издержек почти разорила его: пришлось продать коллекцию восточных вещей. Впрочем, судьба была к нему благосклонной. Исполнив заказ на создание в Венеции серии гравюр и сотни акварелей, Уистлер не только поправил свое финансовое положение, но и был избран президентом Общества английских художников.