NeWestMuseum
Музей нового западного искусства

Умерли Л. Н. Толстой, М. А. Врубель, В. Ф. Комиссаржевская. А. А. Блок, приступивший в 1910 году к работе над поэмой «Возмездие» (так и оставшейся незавершенной), так писал об этом времени: «Что это были за годы? 1910 год – это смерть Комиссаржевской, смерть Врубеля и смерть Толстого. С Комиссаржевской умерла лирическая нота на сцене; с Врубелем – громадный личный мир художника, безумное упорство, ненасытность исканий – вплоть до помешательства. С Толстым умерла человеческая нежность – мудрая Человечность».

В ответ на доклад Вяч. И. Иванова «Заветы символизма» А. А. Блок опубликовал программную статью «О современном состоянии русского символизма» («Аполлон», 1910, № 8), в которой писал: «Теза: твори, что хочешь, ибо этот мир принадлежит тебе… Итак, свершилось: мой собственный волшебный мир стал ареной моих личных действий, моим “анатомическим театром”, или балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами… Иначе говоря, я уже сделал собственную жизнь искусством (тенденция, проходящая очень ярко через все европейское декадентство). Жизнь стала искусством, я произвел заклинания, и передо мною возникло наконец то, что я (лично) называю “Незнакомкой”: красавица кукла, синий призрак, земное чудо. Это – венец антитезы… Солнце наивного реализма закатилось; осмыслить что бы то ни было вне символизма нельзя… Предаваться головоломным выдумкам – еще не значит быть художником, но быть художником – значит выдерживать ветер из миров искусства, совершенно не похожих на этот мир, только страшно влияющих на него».

В феврале-марте в Галерее Бернхейм-Жен была развернута большая ретроспектива Анри Матисса (65 картин и 25 рисунков). Пресса, по замечанию Гийома Аполлинера, отнеслась к художнику «с редкой яростью», и в Салоне Независимых в марте Матисс показал лишь одну свою картину – «Девушку с тюльпанами». В октябре-ноябре в Осеннем салоне были выставлены написанные художником по заказу С. И. Щукина «Танец» и «Музыка». В октябре вместе с Альбером Марке Матисс отправился в Мюнхен на большую выставку исламского искусства. В ноябре уехал в Испанию, где оставался до середины января.

Работая то на юге Франции (Кань и Кадакез), то на севере (округ Па-де-Кале), Андре Дерен прочнее соединяет стиль своего прото-кубизма с простейшими и четкими очертаниями конкретной натуры, не лишая ее таким образом узнаваемости. Рисунок сводится к геометрическому обобщению мотива.

Весной Пабло Пикассо начал «Портрет Амбруаза Воллара», который будет закончен осенью, а вслед за ним – портрет и другого своего маршана, Даниэля-Анри Канвейлера. В соответствии с заключенным между ними контрактом последний стал единственным продавцом работ художника. В конце года в Галерее Воллара открылась выставка Пикассо; после ее завершения широкая публика не увидит работ мастера вплоть до 1916 года. Кубизм Пикассо эволюционирует, отходит от узнаваемости.

Таможенник Руссо выставил в Салоне Независимых большую картину «Сновидение», одну из главных в своем творчестве. Александр Мерсеро просил у художника три картины для предполагаемой выставки в России, однако этому не суждено было сбыться: 2 сентября после операции колена Руссо умер в госпитале.

В. А. Издебский – близко стоявший к В. В. Кандинскому скульптор, взявшийся быть импрессарио и отчасти просветителем, – организовал в Одессе второй большой Салон (1910–1911). Маршрут выставки, включавшей около 440 картин и рисунков, вынужденно оказался провинциальным, что обрекло все мероприятие на неудачу: Николаев и Херсон, города к северу от Одессы, явно не были готовы к подобным культурным событиям и не проявили к выставке должного интереса. Причина, возможно, заключалась и в том, что Издебскому не удалось ангажировать иностранцев, хотя русских участников он собрал крепкий состав: М. Ф. Ларионов, Н. С. Гончарова, П. П. Кончаловский, А. В. Куприн, Р. Р. Фальк, В. Е. Татлин и особенно Кандинский (54 работы), программная статья которого «Содержание и форма» была опубликована в каталоге выставки.

В декабре в Москве открылась большая, на 250 картин, экспозиция московской группы «Бубновый валет», организованной М. Ф. Ларионовым, Н. С. Гончаровой, П. П. Кончаловским, А. В. Лентуловым и И. И. Машковым. К участию были привлечены также русские художники, работавшие за границей (В. В. Кандинский, В. Г. Бехтеев) и иностранцы (Габриэль Мюнтер, Анри Ле Фоконье). Названия такого рода никогда прежде не возникали в истории русского искусства. Кличку «Бубновый валет», по всей видимости, предложил Ларионов, заводила молодых московских живописцев. Мистифицируя своих товарищей, он говорил, что на итальянских игральных картах эпохи Возрождения бубновый валет изображался с палитрой в руке и, следовательно, мог бы считаться символом художеств. Лентулов, другой член группы, заявлял, что название «не символизировало ничего, но скорее вызвано лишь теми соображениями, что слишком много в то время и изощренно придумывали разные претенциозные названия: “Венок Стефанос”, “Голубая роза”, “Золотое руно” и пр. Поэтому как протест мы решили: чем хуже, тем лучше…». (Название следующей выставки группы оказалось еще более хлестким – «Ослиный хвост».)
Публику эпатировало не только имя группы, но и, в первую очередь, содержание картин с их отчетливыми отсылками к вывескам, лубку, да и игральным картам тоже. Вся выставка своей карнавальностью походила на какое-то площадное действо. Газеты и журналы запестрели критическими откликами: «колода бубновых валетов», «бубновая дама» (это о Гончаровой). Среди знатоков живописи немного находилось тех, кто, как А. Н. Бенуа, пытался урезонивать публику: «разве это уж так худо, что по молодости лет они теперь чудят и дурачатся», – и предсказывал, что русскому искусству в эту переломную эпоху «предстоит окунуться в пучину новых средних веков, в необходимую для здоровья культуры одичалость, без этого нового византинизма обойтись нельзя».

Текст: 
А. Костеневич